МБУК «Половинновский СКСК»

Библиотека. Громкие чтения и мастерская по изготовлению традиционной русской куклы.

Сегодня мы снова обратились к творчеству Владимира Даля (1801–1872), датчанина по происхождению, всю жизнь посвятившего России. Хочу напомнить, что Даль всю жизнь собирал русские диалектные слова и выражения, его перу принадлежит огромный труд «Словарь живого великорусского языка», не только переиздающийся доныне, но и на все времена, пока существует Россия, не имеющий никакой альтернативы.
Про словарь Даля слышали, наверное, все. Со сказками Даля мы знакомились на прошлых встречах. Но мало кто знает, что Даль собирал не только слова и выражения, а и истории, рассказанные ему русскими людьми. Сегодня мы познакомились с одной такой историей, записанной В. Далем со слов старого солдата, вернувшегося с фронта русско-французской войны 1812 года.

«Архистратиг»
Быль, рассказанная В. Далем

«– Когда наши войска воротились домой из-под Франции, то охочим сказан был отпуск, на целый год. Годов с восемь из дому мне вестей не было никаких: не то перемерли все – царство им небесное, – не то живы; а пора была такая, что тут было не до писем. – А что, – сказал я землякам: – пойду и я; денег, благодаря Бога, у меня много, потому что жалованье шло заграничное: хоть повидаться, поотдохнуть да поразсказать, каков на свете Париж город живет.
И пошел. С места наняли мы подводу, – а нас было человек десять попутчиков; прошли верст двести, тут отделились от нас трое, а под конец, на границе своей губернии, Курской, осталось нас только двое земляков. Опять-таки мы наняли было подводу, да в Фатеже товарищ захворал, остался в больнице, а мне выжидать его не приходилось, и я пошел дальше. Одному подводу нанимать не по карману. Не привыкать стать нашему брату журавлем шагать, да и не далече. Я вскинул котомку за плеча, взял посох в руки, да и пошел один путем дорогой, Места не то чтобы знакомые, а все уж не так далеко: верст сто и всего-то от дому, – так и идти как-то стало веселее.
Настигли меня сумерки на большой дороге, за поворотом с Фатежской на Курскую; а пора была осенняя, глухая, темная: пришлось искать, где бы преклонить на ночь усталую головушку. Тут по дороге было много постоялых дворов, и хотя нашему брату служивому эти постоялые дворы не больно сподручны, а выгоднее и спокойнее заходить в деревню к простым мужичкам, да уж тут делать было нечего, выбирать некогда. Я остановился да стал осматриваться, в которые бы ворота постучаться; а встречу мне идет какой-то, видно, зазывать вышел, да и говорит: «Что, земляк, не ночевать ли?.. Просим милости, на хлеб на соль». Я, отозвавшись да отблагодарив, подошел, а он, разглядев, что перед ним служивый, и отворотил было от меня рыло-то: «дескать, с вашего брата взятки гладки и за беспокойство поживы не будет!»
– Ну, зазвал, сказал я: – так уж не откидывайся, земляк: ведь я домой пришел, это моя губерния; а что проел, заплачу. Не бойся, на это станет: ведь я из заграничной армии.
Услышав это, он опять подался: стал поласковее; а известное дело, что в те поры все наши из-за границы приходили с деньжонками.
– Ну, говорит, с Богом, поди. Вон это двор мой. Скажи хозяйке, что я прислал; а мне надо еще тут побыть: не будет ли обоза; никак под горой кто-то покрикивает.
Вошел я в избу, помолился, поздоровался – гляжу, хозяйка не старая, видная, здоровая.
– Коли хозяин прислал, говорит, так с Богом, распоясывайся.
Распоясываться нашему брату служивому нечего: расстегнул шинель походную, да и вся недолга! Поразговорилась хозяйка и ласкова стала: то пожалеет за нужду военную, то пошутит, да приголубит, про походы расспрашивает и какую кто поживу принес от француза.
– А кому какое счастье послужило, говорю я. – Известно, что с бою взято, то и свято. Ну, и жалованье царское шло нам серебром да золотом.
– Стало быть, и все вы богаты воротились?
– Иной, говорю, порастряс все там, то за французскими пунштиками, то с немцами бирки потрынкал, кто во что горазд, благо своя воля.
– Да уж от вашего брата, говорит, что путного ждать! что ж, и ты таким же гоголем домой пришел?
– Ну, говорю, кто Богу не грешен, Царю не виноват, однако, я был не из первых гуляк: не то, чтобы все прокутил, а помнил и своих. Вот теперь и пришел домой, да коли, даст Бог, застану кого в живых, а, надо быть, две сестры мои уж подросли, так я их и уважу, по червончику, другому им на приданое принесу.
Пришел хозяин, а хозяйка подала щей. Как поглядел я на него при огне, что-то больно не по нутру он мне показался. Сказано слово: «с черным в лес не ходи, с рыжим ночи не спи»; а уж коли наш брат курский рыжий, так держи ухо остро! «Ну, думаю, Господь с ним; мне только бы переночевать да спозаранку убраться».
Поужинал я, помолился, разулся и лег на лавке; а ночевал я у них один: видно, извощиков хозяин не успел зазвать. Засыпая, я только подумал, как-то завтра рассчитаюсь с рыжим. Ну, да не пять же рублей он за свои щи слупит с нашего брата! известно, полтиной меди чист будешь, а больше не возьмет.
Уморившись с переходу, как я свалился, когда огонь погасили, так и уснул; только еще прочитал до половины молитву своему ангелу, Архистратигу. Вдруг просыпаюсь ночью, таки-вот словно кто меня студеной водой окатил, и сразу вскочил на ноги; гляжу, хозяйка вздула огонь, да взяла в руки топор, а хозяин с ножем, да оба прямо идут на меня. Пропал я, стало быть: вот в какую берлогу меня Господь принес; а при мне нет ни даже щепочки, чем бы отбиться! И сам не знаю, как и с чего это во мне вдруг взялось, будто кто за меня вымолвил, – только я, взмолившись хозяину, говорю: «Что ты делаешь! ведь я не один здесь, ведь нас тут целая рота, меня спохватятся!»
Хозяин мой как будто немного опешил, однако, подошел вплоть:
– Поздно теперь, говорит, сказки сказывать!... Какая рота? Молись, да и аминь тебе!
– Чего ты его слушаешь? закричала хозяйка и сама кинулась на меня с топором.
Я только успел призвать на помощь ангела своего, святаго Архистратига, как кто-то шибко застучал в ставень.... молчок; а с улицы голос подал кто-то да еще шибче забарабанил.
– Кто там? – закричал хозяин, подняв надо мною нож, чтоб я не посмел крикнуть, между тем, как проклятая баба опустила обух и прислушивалась.
– Кто! разве не слышишь?.. Не узнал голоса фельдфебеля? Аль заспался?
– Михайло Ларионов, ты, что ли? – Я ни жив, ни мертв, отозвался.
– Собирайся живее, продолжал фельдфебель: – рота выступает. Чего зеваешь? Да живо! Не то я подыму!
Рыжий с хозяйкой задрожали, ровно лист на осине, да оба разом пали мне в ноги, говоря: «Не погуби, ради Спаса Святаго, не погуби!..»
Я схватил котомку, сапоги, шапку и выскочил из избы, сам не помня, как. Не могу понять по нынешний день, как я отпер впотьмах сенныя двери, как растворил ворота либо перескочил через забор, ничего не знаю. Выбежал на улицу – все темно, ни зги не видать, и никого нет. Я взмолился еще раз своему Архангелу и пошел прямо, без оглядки, куда глаза глядят. Вышел на дорогу – отколе ни взялась тройка курьерская, скачет во весь дух да прямо на меня; я едва только успел отскочить да с перепугу закричал что есть силы.
– Стой, стой! – закричал и курьер, военный офицер: – стой! Никак мы кого-то задавили...
– Да, чуть было не задавили, ваше благородие! – отозвался я.
– А ты кто таков?
– Служивый, ваше благородие: иду в домовой отпуск: ночь настигла, ваше благородие: сделайте отеческую милость, подвезите...
– Садись, – сказал добрый офицер.
Сели и понеслись. Покуда рассвело, так уж мы были верст двадцать за Курском. Тут я поблагодарил офицера и пошел своим путем, в сторону».
– Да кто ж тебя спас от ножа и обуха? – спросили слушатели Михайла Ларионова: – кто же постучался в ставень и сказался фельдфебелем?
– А вы и не догадались?... Эх, вы, маловерные! Вот то-то и есть! Кто на войне не бывал, тот досыта Богу не маливался! А кому же я взмолился? А кто за меня стоял, держал под своим покровом, в сорока сражениях, от вступления француза в матушку-Россию до самаго занятия Парижа?»

Еще во время творчества мы прочитали рассказ В.Никифорова-Волгина «Свет играет». И на свет появились маленькие куколки-мотанки (от слова «мотать»). Вот такие…